Ты не прав, и посему сам потяни канон в столько-то четок
При виде этой неожиданной и неизобразимой улыбки на прекрасном величественном лике, при еще менее ожиданной для меня речи на «ты» со мною, — при этом отеческом воззвании — «чадочко Божие» — ко мне сорокалетнему и столь грешному, мне захотелось уже не руку поцеловать у него, а упасть ему в ноги и поцеловать валеную старую туфлю на ноге его.
Даже и эта ошибка «увлекательный» вместо «увлекающийся» человек, — эта маленькая „немощь образования“ в связи с столькими великими силами духа и она восхитила меня!»[140].
Весьма нередко случалось о. Макарию получать выговоры от о. Иеронима и монастырския наказания, в виде канона на четках, даже в таких случаях, когда он был прав.
Исполняя свою обязанность по должности второго духовника, а позже даже и будучи уже архимандритом, о. Макарию нередко приходилось наталкиваться на разного рода проступки монашествующей братии, за которые он, по уставу монастыря, на виновных налагал каноны, смотря по степени проступка каждого.
Нередко случалось, особенно с новоначальными монашествующими, еще недостаточно дисциплинированными и с вспыльчивым характером, что они оставались недовольными теми канонами, которые на них налагались о. Макарием. Раздраженные и озлобленные они отправлялись с жалобою на о. Макария к о. Иерониму и в резких выражениях высказывали ему свое неудовольствие.
Старец о. Иероним молча и спокойно выслушивал несвязную и горячую речь недовольнаго, при чем в большинстве случаев был на лицо и обвиняемый, понимая всю неправоту задетого за живое жалобщика и в душе вполне разделяя мнение о. Макария, старец духовник обыкновенно заключал невозмутимо спокойным тоном: «Бог да простить» и протягивал в знак разрешения от «канона» свою широкую мускулистую руку для лобызания виновному.
Затем слегка повернувшись в сторону о. Макария прибавлял: «Ты не прав, и посему сам потяни канон в столько-то четок» (если четки делались с поклонами, то это занимало много времени и сил - Мудрые высказывания).
Яркая краска стыда и оскорбленного невинно самолюбия разливалась по его бледному изнуренному лицу, но через минуту, подавив в себе чувство неудовольствия, он с нежною улыбкою на устах, подходил к руке любимого старца за благословением, чтобы немедленно же в своей келии исполнить канон за другого.
Из келии духовника оба выходили довольными и счастливыми: один с сознанием того, что он оправдался пред о. духовником, которого все боялись в монастыре, а другой, что ему Господь послал новое испытание и, быть можеть, на пользу ближняго.
И действительно, как нередки бывали случаи, что жалобщики, особенно если это были люди неиспорченные нравственно и не загрубели в пороках, а только лишь вспыльчивые по натуре, выйдя с торжеством побежденного из келии духовника, еще на пути в собственную келию начинали раскаиваться в несправедливо нанесенном оскорблении о. Макарию, с кротостию принявшему это оскорбление, и весьма часто возвращались к духовнику и падали ему в ноги со словами: «батюшка, простите меня окаянного! Я погорячился, благословите мне канон понести».
Также молча и спокойно выслушивал эту покаянную кроткую речь раскаившегося о. духовник, как и первую бессвязно горячую, говоря ласковым голосом: «Бог благословит», т.е. нести уже раз наложенный канон.
Радовался о. Иероним, видя это чистосердечное покаяние виновника, радовался и веселился, смотря на своего любимца о. Макария, восходящего от силы в силу в деле своего нравственного усовершенствования с каждым днем и одновременно с этим все более и более, не смотря на свою сравнительную молодость, приобретающего почтение и уважение в среде иноков обители.