Упомянутый Евграф сначала служил у Сушкиных в качестве щетинщика. В 1846 году Михаил Иванович, отправляясь, после смерти дедушки, в Моршу, взял этого Евграфа за кучера и здесь с ним несколько познакомился.
В 1847 в той же роли Евграф ездил с Михаилом Ивановичем и его материю в Киев на богомолье, а оттуда в Ромны, где Евграф, как «умеющий писать», по поручению Михаила Ивановича, «писал накладныя» и тем еще более приблизился к нему.
В Тамбове Евграф начал вести себя дурно и «лениться» в исполнении возлагавшихся на него поручений, так что Михаил Иванович «хотел его прогнать». «Но мне, — замечается в дневнике, — было жаль его, ибо я любил его, сам не понимая от чего. Он «справился, вел себя чудесно и исправлял уже должность подручного приказчика».
В 1850 году, именно не задолго до путешествия на восток, Евграф сопутствовал в поездке в Коренную Пустынь дяде Михаила Ивановича Иосифу Дионисьевичу, который потом хвалил его племяннику за то, что он «во все время показал себя как (в) поведении так и (в) деятельности хорошим».
«Я был рад, — замечает не без удовольствия по этому поводу о. Макарий, — что посеянные мною плоды возрасли».
Этому-то Евграфу и сдавал Иван Дионисьевич теперь своего сына на руки с наказом, чтобы он слушался его во всем, оберегал бы его, как зеницу ока, и без него не возвращался бы назад домой в Тулу.
Давая же в спутники сыну «любимого» им человека, он желал, между прочим, оказать ему благоволение за его труды по торговле, а также избавлял его от возможных случайностей в предстоящем трудном и далеком пути.
День 30 июля, назначенный для отъезда из дома Михаила Ивановича, был не за горами. В хлопотах и суете никто не замечал, как летели последние дни пребывания его под родительским кровом. Сам Михаил Иванович дни проводил в приготовлениях к поездке, а «целые ночи просиживал» с жившей в доме Сушкиных экономкой Анною Васильевною, «говоря более о духовном и мечтая о будущности».
Странное нечто происходило в душе Михаила Ивановича в это время. Чем ближе подходило время выезда из родительского дома на восток, тем заметнее для него терялось и ослабевало то «пламенное желание», каким горело его сердце до получения на него согласия Ивана Дионисьевича.
Среди всеобщего внимания, каким его окружили в доме все родные в последние дни его пребывания под родительским кровом, Михаила Ивановича «все привлекало в доме», все ему было мило, дорого, со всем этим ему расставаться было тяжело.
Невольно его мысли переносились туда на восток, в страну далекую и незнакомую, где не было у него ни единого знакомого лица, где все — чужие для него люди, и он для всех чужой (выделение портала Высказывание о жизни); в страну, где все иное, не похожее на то, что он привык видеть около себя каждый день: иной климат, иной образ жизни, иные нравы и обычаи и т. п.
Страх пред всем этим неизвестным для него сжимал сердце и парализовал его прежнее «пламенное желание» сомнением. «Могу ли в самом деле я вынести все то? Что меня встретит в жизни на чужой стороне?» — спрашивал невольно себя Михаил Иванович и не мог дать положительного ответа на волновавшие его вопросы.
В продолжении сего времени приходили такие минуты, что если бы батюшка предложил остаться, — говорит Михаил Иванович в дневнике, — я бы остался. Такое было искушение — сам не понимаю от чего».
Но Иван Дионисьевич привык решать всякое дело подумавши, и один раз навсегда. Ему уже и в голову не приходила мысль переспрашивать сына о желании или нежелании его ехать на восток, а сын боялся поведать отцу целый ряд своих сомнений и страхов, волновавших его в данное время, хорошо зная, что уже в другой раз от отца не так легко получить согласие на поездку.
Поэтому, сомнения и страхи были делом внутреннего состоянии души Михаила Ивановича, а на лице в доме шли обычным чередом самые живые приготовления к задуманной и уже решенной поездке на Афон
К началу Афон старец Макарий
Очерк жизни и деятельности игумена священно-архимандрита Макария Сушкина - ред и доп. портал Высказывания о жизни
(Житие этого афонского старца публикуется впервые)