Гарм



В какую сторону можно обратить свое движение без Бога? По­всюду, где мы будем вести поиски своего счастья, обходя Творца и Создателя, таятся скорбь, разочарование и смерть. Прекрасное без Бога - прах, любимое без Бога - тлен, все, что есть, говорит нам о том, что его скоро не будет. Если так, то значит, оно сообщает нам и о том, что оно только мгновение между одной вечностью и другой. Предел вещей без Бога - небытие, предел безсмертной души - без- конечная жизнь в Боге.
Господи, за явленную нам красоту многообразного мира душа моя возсылает Тебе непрестанную хвалу! Но, постигнув, что скры­вается за этой красотой, уже остерегается любить ее, не желая в погоне за этой преходящей красотой впасть в небытие вместе с ве­щами мира сего. Незабываемое непрерывное творение мира всемо­гущим Божеством, став частью нашей жизни, забыться не может, так как делается тем несокрушимым сплавом нашей души, где она переплавляется в дух.

И вот я сижу вместе с другим пассажиром, молодым таджиком, в тяжело груженом попутном ЗИЛе, который, пыхтя и задыхаясь, ползет с перевала на перевал. Вокруг, сменяя друг друга, открыва­лись горные дали, одни грандиознее других, но безлесные склоны с выгоревшей от жары травой, удручали меня. Кое-где по ним взбе­гали поросли мелкого подлеска, но настоящего леса, к которому я привык в горах Абхазии, нигде не было видно. Я сидел рядом с во­дителем, озабоченно крутившим баранку.
-Скажите, а где же лес? - удивленный открывшимся пейзажем, спросил я.
- Лес? Какой лес? А это что? - он указал на редкие кустарники боярышника и барбариса. - Не лес, что ли? Раз есть лесхоз, значит и лес есть!
Быстро наступила ночь. В открытом окне машины, где торчал мой локоть, кроме освещаемой светом фар безконечной ленты доро­ги и скалистых обрывов, стояла непроглядная темнота, откуда бил в лицо теплый, с горьковатым запахом асфальта воздух неведомых просторов. Лишь в отдалении мелькали слабые огоньки кишлаков. Ощущение я испытывал такое, словно мы сначала долго взбира­лись на небо, а потом также долго спускались глубоко под землю. Уже было далеко за полночь, когда мы въехали в освещенный огня­ми поселок и водитель объявил: “Гарм”. Ночевать пришлось в ма­ленькой гостинице, благо в ней оказались свободные места. Утром я вышел на небольшую площадь с кинотеатром “Каратегин” и оста­новился, чтобы рассмотреть, куда я попал. На юге, прямо над по­селком возвышался, подперев облака ледниками, могучий горный хребет, как потом я с удивлением узнал - Петра Первого. Под ним по широкой долине мощным движением несла свои серо-стальные воды, извиваясь от берега к берегу, громадная река - Сурхоб, а по­зади, на севере, стеной стоял зубчатый хребет Тянь-Шаня.
“Какое величественное место, наверное, таким пейзажем можно любоваться всю жизнь!” - в восхищении шептал я.
Отыскав чайхану и перекусив в ней лепешкой с зеленым чаем и сладким рахат-лукумом, я стал расспрашивать людей, выбирая тех, у которых было доброе выражение лица, о том, где бы мне по­работать.
- Ты же русский! - смеясь, сказал мне таджик средних лет быва­лого вида. ----Вот и поезжай в Халтуробад!
-А где это?
-За аэропортом!
“-Странное название...” - думал я, разыскивая на автостанции автобус до аэропорта.
Маленький автобус не спеша привез меня к крохотному зданию местного аэропорта с длинной бетонной полосой перед ним.
Пожалуйста, подскажите, как мне пройти до Халтуробада? - спросил я русских, покупавших билеты на рейс в Душанбе. Они громко расхохотались:
Такого места нет, а есть Сейсмологическая экспедиция! До нее еще четыре километра!
Оглядываясь назад, в те туманные дали молодости, изумляюсь тому, какими извилистыми путями и как искусно ведет Бог упря­мую душу к узким вратам в Божественную вечность, находя для этого единственно нужных людей и единственно необходимые об­стоятельства! Такой промыслительной семьей оказалась для меня
чета Халтуриных, одних из лучших встреченных мною в жизни людей и прекрасных ученых. Незнакомого им парня в запылен­ной выцветшей штормовке, потертых брюках и рваных кедах, они гостеприимно приняли в свою дружную семью. Благодаря Вита­лию Халтурину я узнал заповедные удивительные районы горно­го Таджикистана, где человеколюбивый Бог впервые предстал мне лицом к лицу.
Идти утром по горной дороге было одно удовольствие. По широ­кой долине веял свежий ветер, раскачивая растущие по обочинам высокие тополя. В обрывах слева глухо грохотала река, над синими горными хребтами стояли белые гряды облаков. Войдя в раскры­тые ворота Экспедиции с надписью “Институт физики Земли АН СССР", я увидел аккуратные белые домики под пышными бело­ствольными тополями, повсюду разбегались чистые асфальтовые дорожки с цветущими вдоль них розами и мальвами.
-Простите, к кому мне обратиться по поводу работы? - спросил я у какого-то сотрудника, входящего в один из домиков.
-Идите к Халтурину, вон к тому дому, в конце дорожки!
Подойдя к дому, над входом в который вился виноград, я посту­чал в стеклянную дверь большой веранды. На стук вышел высокий мужчина, на голову выше меня, с умным приветливым лицом. Мы поздоровались и он, пригласив меня войти, сразу усадил к столу. Затем принес чай и пиалы, выказывая необыкновенное радушие и гостеприимство.
-Значит, хочешь поработать? Ты студент? - он сразу перешел на “ты”.
-Да, хочу пожить в горах и поработать...
- Ладно, подумаем... - ответил гостеприимный хозяин и неожи­данно предложил:
- Пока можешь остановиться у меня! Зови меня Виталий Иванович!
Мы пожали друг другу руки. В это время в дом вошла миловид­ная женщина с улыбкой на лице, как оказалась, его жена Татьяна Глебовна, которая в дальнейшем, вместе с мужем, стала моей боль­шой покровительницей. К вечеру вбежали в дом две смешливые девочки, наполнив его смехом и шумом, дочери Халтуриных, учив­шиеся в местной школе. Мне постелили в зале, на диване, и в эту ночь я впервые чувствовал себя так спокойно, словно снова попал в родной дом, испытывая благодарность к Богу за то, что он привел меня к таким милым и добрым людям. Огни далекого Гарма све­тили в окна веранды, река глухо шумела где-то неподалеку, и все говорило о том, что душа моя с радостью приняла новые перемены в жизни. От этого благодатного ощущения, с молитвой на губах, я наконец-то уснул.
Утром заместитель начальника Экспедиции, как он именовался официально, повел меня в свою лабораторию, где работала группа молодых людей, в которых сразу можно было узнать физиков. Уса­див меня за стол, Виталий Иванович положил передо мной лист с текстом, состоящим из списка простейших задач по физике и ма­тематике:
-Нужно посмотреть что ты знаешь! Давай, решай! Через полча­са проверю!
Почти все задачи я кое-как решил, но одна мне упорно не давалась.
-Ну, как дела? - войдя в комнату, спросил он меня.
-Одну задачу никак не могу решить! Простите...
- Ну, вот еще, думай! Это же не задача, а так себе, ерунда!
Но как я ни думал, не мог понять суть этой головоломки. Халту­рин терпеливо взялся объяснять мне ход ее решения и вновь ушел. Понимая, что мне не справиться с этой задачей, я поставил в ответ первую пришедшую мне на ум цифру. Виталий Иванович появился снова и спросил:
-Ну, что? Решил? - и, увидев цифру, похвалил:
-Верно, молодец! А как ты ее решил?
-Простите, просто показалось, что ответ должен быть такой...
-Ну, ты даешь! - засмеялся он. - Сразу видно - филолог. Ладно, будешь лаборантом, а пока живи у меня.
- Спасибо вам большое, если только я вас не стесню...- пробор­мотал я.
-Глупости! - кинул мой начальник и отвел меня в кабинет, где проявлялась фотопленка с записями землетрясений.
Он познакомил меня с молодыми учеными, славными парнями, которые мне очень понравились, а некоторые из этих аспирантов мне очень помогли в будущем. Спросив у своего шефа и друга раз­решения осматривать по выходным дням окрестности Экспедици­онной базы, в первый же свободный день я взобрался как можно выше по крутому склону ближайшего кряжа на довольно высокую вершину над долиной Сурхоба, вдыхая горячий воздух с запаха­ми чабреца и полыни. Вид оттуда был замечательный: предо мной вдаль уходили горные пики, сливавшиеся на лазурном горизонте с вершинами Памира. Слово “Памир” внушало мне какой-то бла­гоговейный трепет, но пока весь тот таинственный край оставался для меня совершенно неведомым. Еще я исследовал прекрасное ущелье с названием, похожим на русское слово, но произносилось оно у русских, как “Комароу” и к комарам не имело никакого от­ношения. Река, стремительно мчащаяся с ледников в долину, пры­гая с уступа на уступ, вымыла в скалах большие ниши, которые по-таджикски называются “комароб” (“комар” означает полость, углубление, а “об” - вода). Кроме великолепных видов на верховья ущелья, я обнаружил в нем множество брошенных одичавших ви­ноградников, с увядшими на ветвях кистями винограда, необыкно­венно сладкого, и это вселяло уверенность, что в таких горах мож­но выжить в уединении.
Меня тогда сильно заинтересовал противоположный склон огромной долины Сурхоба, где ущелья поднимались прямо в вер­ховья ледников. Там я нашел брошенную уединенную кибитку под большим чинаром и туда по выходным дням поднимался, чтобы помолиться в тишине и покое. На высоком плато над долиной, где с гор бежали небольшие поющие на разные голоса речушки, мне посчастливилось обнаружить росшие по ущелью небольшие рощи ореховых деревьев. Под осень, попросив у Виталия Ивановича хо­зяйственную сумку, я поднялся в найденную долину собрать не­много орехов. На земле уже лежал слой то ли упавших, то ли кем-то сбитых плодов, которыми я и начал наполнять сумку, ползая под деревьями.
Потянув в очередной раз свою поклажу, чтобы высыпать в нее очищенные от кожуры орехи, я обнаружил, что чья-то сморщенная рука ухватилась за сумку и тянет ее к себе. Подняв голову, я увидел старую таджичку, принявшуюся истошно кричать, по-видимому, подзывая кого-то. Из-за ближайшего холма, за которым, как ока­залось, скрывался кишлак, оставшийся мною незамеченным, при­бежал старик и, коверкая русские слова, тоже начал кричать, что это их орехи и что он не позволит воровать их. Он схватил сумку с собранной мной добычей и удалился вместе с разгневанной су­пругой. Потеряв чужую хозяйственную принадлежность, я, рас­строенный, вернулся домой и сконфуженно признался Халтурину, что сумку у меня отобрали старики, потому что я незаконно соби­рал кишлачные орехи, полагая, что это дикие ореховые деревья. Виталий Иванович рассмеялся и шутливо хлопнул меня по плечу полотенцем:
- А сумка принадлежала моей жене, вот у нее и проси прощения!
По различным горным ущельям Экспедиция установила специ­альную аппаратуру, ведущую постоянную запись землетрясений.
Зе ее работой следили сотрудники, обычно муж с женой, жившие в полевых домиках, называвшихся “станция”. На одну из подобных станций мой добрый шеф разрешил мне съездить на неделю. Все это время, пока я жил в семье Халтуриных, он внимательно при­сматривался ко мне и, видимо, какая-то мысль безпокоила его, по­тому что он однажды, как бы в шутку, спросил меня:
-А за границу не убежишь?
-У меня таких намерений нет! - ответил я, и мой начальник успокоился.
На экспедиционной машине меня отвезли в горное местечко “Хаит”, где в 1954 году произошло сильное катастрофическое зем­летрясение, закончившееся трагедией - целый склон огромной горы обрушился на крупный районный кишлак, похоронив всех жителей под каменной осыпью высотой около трехсот метров. Сейсмостанция располагалась в верховьях ущелья, заросшего ред­колесьем арчи. Дорога привела нас к маленькому домику, стоящему на луговой террасе над рекой.
Семейная пара молодоженов, русские, оказалась молчаливой и неразговорчивой: муж за обедом читал газету, а жена положила на стол рядом с собой какой-то роман. Неподалеку от станции стоя­ла большая брезентовая палатка геологов из России, с которыми я быстро познакомился. Это были выпускники Московского инсти­тута геологии, шутливые и веселые, и я в тот же вечер перебрался к ним, чтобы приобрести хотя бы элементарные сведения о горах, окружавших нас. От этих дружелюбных и открытых парней я ус­лышал, что самое удивительное место в Союзе, а, возможно, и во всем мире - это Памир. Рассказы геологов о Памире запомнились мне и, что особенно поразило меня в их словах, что наша Гармская Экспедиция находилась совсем рядом со знаменитым Памирским трактом, где, собственно, и начиналась дорога в этот загадочный высокогорный край. Пока я жил и работал в сейсмологической ис­следовательской группе, состоявшей в основном из талантливых, но неверующих ученых, я ощущал в душе полную оторванность от православной жизни и это ощущение постепенно начало меня уг­нетать. Выяснив, как добираться до Душанбе, минуя долгую тряску в автобусе, я получил у Халтурина разрешение иногда туда ездить с оказией на экспедиционной машине или на попутных автомоби­лях, в основном, по праздничным дням, когда к советским празд­никам добавлялись суббота и воскресенье.
С водителями ЗИЛов, веселыми и разговорчивыми людьми, обычно устанавливались дружеские отношения. Но, иной раз, на­зойливые расспросы выводили меня из себя. Самым тягостным яв­лялся диалог о семье: женат или не женат? Дети есть или нет? Если не женат, то почему? Чтобы прекратить этот утомительный допрос, я пошел на компромисс со своей совестью и вознамерился в таких вопросах отделываться ложью.
-Да, женат! - стал отвечать я.
- А дети есть?
- Есть.
-Сколько?
-Двое!
-А кто, мальчики или девочки?
-Один мальчик, одна девочка!
-А сколько лет?
Мое терпение подходило к концу. Замявшись, я отвечал:
- Мальчику четыре, а девочке два годика! Что еще?
-Что сердишься, брат? Я же тебя по-человечески спрашиваю! А как их зовут? Не сердись! Сам видишь, дорога длинная...
Видя, что ложь запутывает меня окончательно, с тех пор я ре­шил говорить правду, какой бы невероятной для собеседника она ни была. Теперь разговор шел уже в другом русле:
- Скажи, дорогой, ты женат?
-Нет.
Лицо водителя поворачивалось ко мне:
-А собираешься?
- Не собираюсь.
- Почему не собираешься?
-Не женюсь ради Бога.
-Ради Бога - это как? Ты что, суфий?
-Ну, примерно, только православный.
-А, это как монах? - он с любопытством посмотрел на меня.
-Да, как монах.
-Церковь любишь, Христа любишь? Это хорошо! Я сам ношу в кармане кое-что... - к моему изумлению некоторые водители до­ставали из нагрудного кармана рубашки церковный поясок с мо­литвой девяностого псалма “Живый в помощи Вышняго”...
-Если мулла не поможет, русский поп поможет! Так у нас люди говорят!
В городе у Экспедиции, рядом с аэропортом, находилась база, где можно было останавливаться - небольшой домик с нескольки­ми комнатками. В том же районе, рядом с кладбищем, располага­лась и церковь в честь святителя Николая, маленькая и низенькая, перестроенная из бывших механических мастерских, где вместо колокола висел газовый баллон, спиленный снизу. Вот в него в будущем мне пришлось бить много раз, когда я стал пономарем в этом храме. И все. же сердце мое полюбило тихую и святую бла­годать, окружавшую и наполнявшую этот храм, а также простое церковное внутреннее убранство церкви, но познакомиться со свя­щенником у меня пока еще не хватало решимости.
Из Душанбе я написал родителям первое письмо, в котором со­общал, что у меня все нормально, что я живу и работаю в горах сре­ди прекрасных людей, и просил прощения за неожиданный отъезд из дома. С этого времени у нас началась переписка. Мама написала, что отец вышел на пенсию и из любопытства пошел работать в те­атр оперетты рабочим сцены, где сильно разочаровался в артистах из-за их пьянства, постоянного отсутствия денег и из-за того, что они периодически просили у него взаймы. В конце стояла припи­ска, что она очень скучает и хочет встретиться. Я был не против встречи и сообщил, что теперь есть где ее принять, если такое слу­чится, так как путь в Таджикистан очень неблизкий.
Имея на руках удостоверение сотрудника Сейсмологической экспедиции Академии Наук СССР, я записался в две библиотеки: в библиотеку при Академии Наук Таджикистана и в главную го­родскую библиотеку. Мне было интересно поработать с каталога­ми и узнать, нет ли в этих библиотеках, на окраине Союза, дорево­люционных книг по христианству. В академической библиотеке я обнаружил книжные фонды русских востоковедов Семенова-Тянь- шанского и Ольденбурга, где отыскались старые издания по ис­следованию религий, в том числе и Православия. Благодаря этим поискам мне посчастливилось прочитать жития некоторых святых и полистать книги Ренана о жизни Спасителя и апостолов. Пред­положив найти в книгах западных авторов что-либо полезное для себя, я приобрел больше недоумений и вопросов, чем понимания. В этих каталогах попадались книги атеистического направления, где едко и злобно подвергались издевательскому анализу Евангелие и труды отцов Церкви. И все же я благодарен Тебе, Господи, что даже в этом книжном хламе Ты дал мне отыскать драгоценные цитаты из трудов православных учителей и аскетов, которые я начал выпи­сывать себе в тетрадь. Эти цитаты стали поводом к глубоким раз­мышлениям о сути и истинности Православия. Удивительно имен­но то, что эти цитаты, против которых выстраивались изощренные и злобные доводы, открыли мне несокрушимость и незыблемость утверждений святых отцов, укрепили веру и закалили дух своей благодатной силой.
Но, к сожалению, такие книги, как Библия и труды учителей Церкви, хранились в сейфе у заведующей библиотекой и выда­вались лишь по особому допуску научным сотрудникам, в число которых я не входил. Городская библиотека имела большой объем литературы, но преимущественно художественной и националь­ной, а также по различным отраслям знаний. Только к книгам по христианству доступа не было. Теперь я окончательно убедился, что именно к Православию доступ искусственно перекрыт, значит в нем есть нечто очень ценное для души, что нужно во что бы то ни стало узнать и усвоить. Заодно мне было интересно познакомить­ся еще и с Востоком, в частности, с Исламом, чтобы иметь о нем более определенное понимание. В итоге, общий вывод, к которому я пришел, состоял в следующем: ученые “исследователи” и “толко­ватели” Священного Писания лишь демонстрировали в этих “тру­дах” свой изощренный и испорченный интеллект, сознавая пред­намеренную лживость своих измышлений, единственная ценность “исследований” состояла в том, что в них встречались слова “Бог” и “Христос”. Сколько драгоценного времени отняли вы у душ, из­учающих ваши лживые басни, вместо того, чтобы своим опытом постигать Того, от Кого ваши книги пытались увести!
В один из сентябрьских дней я получил от матери телеграмму, сообщавшую, что она выехала из Москвы и едет поездом в Душан­бе, чтобы повидать меня. Договорившись с Халтуриным о неболь­шом недельном отпуске, я вылетел самолетом в Душанбе и ожидал маму на железнодорожном вокзале. К этому времени я купил себе недорогой плащ для поездок в город. Потертые джинсы и кеды (в одном из дырки торчал мой большой палец) остались те же, и этот вид я считал нормальным. Когда мама, после объятий, утерев сле­зы, оглядела меня с ног до головы, то всплеснула руками:
-Боже мой, что это с тобой?
А затем вполголоса стала выговаривать мне:
-Посмотри на кого ты похож! Вытертые с бахромой брюки, бо­рода и эти кеды с дыркой... Особенно палец! Я не могу на это смо­треть спокойно! Правда, плащ еще ничего!..
Мы договорились отнести ее вещи на базу, где смотрительница доброжелательно устроила нас в свободных комнатах, а затем от­правились в город, чтобы мама сама смогла все увидеть. Душанбе в то время, хотя и являлся столицей республики, но оставался не­большим городком в горной долине, на высоте восемьсот метров, с чудесным видом на заснеженные хребты Гиссаро-Алая. Отличи­тельная черта таджикской столицы состояла в ее необыкновен­ной уютности. Центр города можно было неспеша обойти пешком, главные магазины и рынки располагались неподалеку. Улицы бы­ли украшены платановыми аллеями и высаженными тропически­ми деревьями, разнообразными цветами и кустарниками. Снабже­ние столичного города по тем временам было несравнимо с русской глубинкой. Все азиатские республики искусственно прикармлива­лись из Москвы для поддержания “дружественных отношений”. Мы купили кое-какие вещи из одежды, а также туфли для меня, которые мама настояла надеть немедленно. Посетили овощные рынки, представлявшие тогда главную ценность южного города. От обилия фруктов, овощей, арбузов, дынь и пряностей разбега­лись глаза, а дешевизне тогдашних прдуктов можно было только изумляться. От изобилия на рынках и в продуктовых магазинах мама пришла в полный восторг, а сухой теплый климат, какой она встретила в Душанбе осенью, и полное отсутствие зимы заставили ее глубоко задуматься.
Вдобавок ее развеселила восточная обходительность продавцов на рынке, так как, зачастую, обычная покупка фруктов перерастала в небольшие восточные сценки. Когда я спрашивал у продавца:
--Скажите, пожалуйста, сколько стоят эти персики? - то в ответ мы с мамой слышали целую серию вопросов:
-Дорогой, куда спешишь? Подожди! Ты откуда? Это твоя мама? Как живешь? Кем работаешь? Значит, говоришь, персики? Усту­плю, бери, сколько надо!
И верно: и уступят, и сверху добавят. Так было и, увы, вряд ли будет когда-нибудь еще...
До вечера мы гуляли по городу и он очень понравился маме, а нарядные одежды таджичек и их лица ее чрезвычайно умилили:
Какие здесь красивые девушки! У всех длинные сросшиеся на переносице брови, каждая просто красавица! - она вздохнула, ис­коса поглядывая на меня.
Постояли мы и в душанбинской церкви, в которой мама все вни­мательно осмотрела и, купив свечей в крохотной свечной лавочке, поставила их у иконы Николая Угодника. В один из дней мы вы­езжали в горное курортное ущелье, но горы произвели на нее уг­нетающее впечатление: ей все время казалось, что ущелье может сомкнуться, а скалы внезапно обрушиться.
Неделя пролетела быстро и мама, радостная от нашей встречи и от знакомства с понравившемся ей городом, уехала, взяв с меня обещание продолжать переписку. Она попрощалась со мной, очень довольная тем, что я провожал ее в новых брюках и новой обуви. По возвращении в Гарм, я снова окунулся в жизнь людей, занятых на­учными поисками и открытиями, принимая в них посильное уча­стие, но, в основном, присматриваясь к местам, где мне бы удалось поселиться, чтобы полностью отдать себя молитве. Больше всего в этих поисках влек меня Памирский тракт. Я строил романтиче­ские планы, не ведая приближающегося испытания, ставшего мо­им первым серьезным жизненным уроком.

Сердце, истерзанное скитаниями, испытывает сильные муче­ния, не находя себе места в этом переменчивом мире, не ведая пока еще, что только в Господе находится ее покой и совершенное отдо­хновение от всех забот и тревог. Кроткая душа плачем выражает свои стенания, а гордая - изрыгает проклятия всему, что существу­ет. Тяжко оставаться наедине с самим собой, не находя нигде места, куда можно уйти от самого себя. Непросто открыть душе, что един­ственное место, где она может найти цель и смысл своего существо­вания, - это Бог, Который живет в ней самой. В этот период лишь вера укрепляет ее, а надежда дает ей возможность жить, уповая на милость Божественного Промысла.

Комментарии

Комментарии не найдены ...
Добавлять комментарии могут только
зарегистрированные пользователи!
 
Имя или номер: Пароль:
Регистрация » Забыли пароль?
© afonnews.ru 2011 - 2024, создание портала - Vinchi Group & MySites
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU Афон Старец СИМЕОН АФОНСКИЙ статистика

Warning: fopen(/vhome/www.afonnews.ru/exec/logs/2024_03/site-script-time-and-memory-2024_03_28.log) [function.fopen]: failed to open stream: Permission denied in /vhome/www.afonnews.ru/exec/functions/base-functions.inc on line 361