Вот в руки такого-то опытного духовника-старца, человека с сильным характером и редкою жизненною выдержкою, таланта-самородка, стоявшего целой головою выше всех его окружающих, вверило Провидение судьбы русского Пантелеймоновского монастыря, доведенного до крайнего убожества и едва не вычеркнутого из списка святогорских обителей.
Вера в лучшее будущее русского монастыря, обаяние личности духовника и глубокого старца игумена Герасима, окруженных ореолом высоких качеств ума и сердца среди тогдашних насельников св. Горы, а главное безотрадное положение русских людей среди иноков других национальностей — все это, вместе взятое, было достаточным побуждением для этих последних, оставив свои бедные калибки и естественные пещеры, искать себе приюта в бедной, но гостеприимно открывшей свои двери русской Пантелеймоновской обители.
В непродолжительное время около о. Иеронима образовалась довольно значительная кучка русских людей, отдавших себя в безусловное подчинение беззаветно любимому ими опытному духовнику и игумену монастыря, искренно желавших все силы свои посвятить на благо обители.
Нелегкая задача предстояла о. Иерониму, если не слить два разноплеменные и разнохарактерные элемента в одно целое, то благоразумными внушениями примирить их, так как предыдущий опыт при о. Аниките показал, что без взаимных уступок жизнь совместная греков и русских под одною кровлею была немыслима.
Отдавая предпочтение грекам в обители, как некоторого рода хозяевам, он постоянно внушал русской братии, чтобы они не входили в споры и разногласия с греками, а стремились бы к той цели, ради которой пришли в монастырь, т. е. к спасению своей души, для чего необходимы мир и братская любовь.
Строгий киновиальный образ жизни монахов русского Пантелеймоновского монастыря[63]ежовая обстановка и крайне скудная непривычная для русского человека пища, с чем греки-монахи легко уживались, — все это для русских иноков казалось тяжелим и трудно выносимым подвигом.
В этом отношении не веселую картину жизни русских иноков Пантелеймоновского монастыря рисует даже и такой восторженный певец афонских красот и афонской иноческой жизни, как о. Серафим святогорец (Его письма опубликованы на портале Святой Горы Афон - Высказывание о жизни).
«Надобно, впрочем, сознаться, — пишет он, — что бдение не столько утомляет мою болезненную плоть, сколько здешняя трапеза: боб, и фасоль, чечевица и ревитъ — все эти и подобные им произведения святогорских нив сами по себе очень вкусны и питательны, — но тяжелы, так тяжелы для слабого желудка, что я нередко чрезвычайно страдаю от них, и мои жизненные силы истощаются...
Исправить трапезу, судя по стеснительному положению Русика в настоящее время, почти нет возможности...
Я вижу многих из братий в одинаковом со мною изнеможении от влияния трапезы... В то время, как Русик имел рыбные ловли на Дунае, некоторые из нашего братства чрезвычайно скорбели и жаловались на боб и фасоль, исключительно составлявшие нашу трапезу и просили духовника озаботиться улучшением стола, — тем более, что тогда Дунай мог лакомить нас прекрасною рыбою.
Частые жалобы изнемогающей братии слишком озабочивали духовника, так что он решился, наконец, передать их героите (т. е. игумену Высказывания о жизни).
Мы это знали, надеялись на добросердечие героиты, и одна мысль о близкой измене трапезы из неудобоваримой в легкую питательную, в русском вкусе, утешала нас, была часто предметом братских бесед»...