Рассказы иноков Афоно-пантелеймоновской обители переполнены подобными фактами отношений отечески воспитательных между двумя великими старцами, и в них мы не усматриваем даже и тени каких-либо случайных недоразумений между старцами.
Опытный «в иноческом подвиге» о. Иероним хорошо знал натуру своего ученика и уроки «искушений» никогда не возлагал на него выше его сил, или старался искусно соразмерять с степенью его восприимчивости, а мягкий и привязанный к нему, любящий всеми силами своей нежной души о. Макарий привык бесприкословно подчиняться воле «батюшки», научился и опытно дознал, что все то, что делается или что исходить от него, все хорошо и направляется ко благу или его лично или «целого монастыря".
Отсюда-то мир, любовь и единомыслие сохранились между старцами до их последней разлуки последовавшей с кончиною о. Иеронима 14 ноября 1885 года.
Поэтому-то никому эта разлука не была так горька и чувствительна, как о. Макарию, который свою христианскую скорбь выразил в замечательно-красноречивом слове[141], сказанном им над прахом о. Иеронима, при последнем целовании.
Горячую любовь к своему покойному духовнику, уважение к его авторитету сохранил о. Макарий и после этой разлуки до самой своей мирной кончины. Ежедневно до самой своей кончины после утренней и вечерней трапезы о. Микарий склонял свою старческую главу над дорогой ему могилою под мощные звуки общебратского пения «Со святыми упокой» и все замечательные дни в жизни почившего были, как для него самаго, так и для всей братии монастыря, днями особенно усердной и продолжительной молитвы об упокоении почившого в недрах Авраама.
Часы редкого отдыха или глубоких размышлений он любил проводить в келье почившаго, в которой, по приказанию о. Макария, все вещи почившого были оставлены в том самом виде и положении, в каком они находились в моменте смертного часа их владельца.
Сюда о. Макарий удалялся, чтобы подышать в той атмосфере, которая окружала великого старца и вдохновляла его к его высокой миссии, здесь он мысленно повторял свои думы и туги сердечные своему батюшке, как он это прежде делал, при его жизни, «усты ко устам», черпая всегда из глубокого кладезя его духовной и практической опытности одобрения и утешения в трудном деле духовного управления такою великою паствою, как русский Пантелеймоновский монастырь в более чем в тысячу человек братией и при том русских и греков.
Оставленные покойным келейные записки[142], и доселе еще не напечатанный в целом виде, были в этом случае для о. Макария некоторою заменою утраченной личной беседы: ими он поучался и навидался, и в них он черпал уроки духовной житейской опытности.