«О. Иероним, — пишет К. Леонтьев, — стал духовником и старцем еще немногочисленной тогда русской братии в монастыре св. Пантелеймона.
Это был не только инок высокой жизни , это был человек более чем замечательный.
Не мне признавать его святымъ — это право церкви, а не частного лица, но я назову его прямо великим: человеком с великой душою и необычайным умом. Родом из неособенно важных старооскольских купцов (Воронежской губ.? - Высказывания о жизни)[59], не получивши почти никакого образования, он чтением развил свой сильный природный ум и до способности понимать прекрасно самые отвлеченные богословския сочинения, и до уменья проникаться в удалении своем всеми самыми живыми современными интересами.
Твердый, непоколебимый, бесстрашный, предприимчивый; смелый и осторожный в одно и тоже время; глубокий идеалист и деловой донельзя: физически столь же сильный (??? - Высказывания о жизни), как душевно; собою и в преклонных годах еще поразительно красивый.
Отец Иероним без труда подчинял себе людей, и даже замечал, что на тех, которые сами были выше умственно и нравственно, он влиял еще сильнее, чем на людей обыкновенных. Оно и понятно.
Эти последние, быть может только боялись его; люди умные, самобытные, умеющие разбирать характеры, отдавались ему с изумлением и любовью».
«Я, — говорит К. Леонтьев, — на самом себе, в 40 лет испытал эту непонятную даже его притягательную силу. Видел это действие и на других»[60].
«Отец Иероним был человек железной воли по преимуществу. Его внутреннее „самование“[61], вероятно имело целью прежде всего смягчить свое сердце, сломать, смирить свою по природе гордую волю.
Возможно также, что именно с намерением отстранить от себя все искушения власти над чем бы то ни было, он так упорно и долго отказывался от иеромонашества и в России и на Афонской горе, и только самое строгое повеление его святогорского наставника, старца Арсения, вынудило его принять хиротонию...
Отец Иероним был до того всегда покоен и невозмутим, что я, — замечает К. Леонтьев, — имевший с ним частые сношения в течение года слишком, ни разу не видал — ни чтобы он гневался, ни чтобы он смеялся, как смеются другие. Едва-едва улыбнется изредка, никогда не возвысить голоса, никогда не покажет ни радости особой ни печали.
Иногда только он немного посветлее, иногда немного мрачнее и суровее. А между тем он все чувства в других понимала, самые буйныя, самые непозволительные и самые малодушные. Понимать их тонко, глубоко и снисходительно.
Все боялись его и все стремились к нему сердцем»...
Очерк жизни и деятельности игумена священно-архимандрита Макария Сушкина - ред и доп. Высказывания о жизни
(Житие этого афонского старца публикуется впервые)